Я думал, это закончилось. Я думал, я победил. Я думал, что никогда не поднимусь на эту сцену. Я думал, что ближайшие лет десять мне просто не за кого бояться. Я ошибался. Как я ошибался.
Я не столько боялся за себя, сколько боялся за неё. Я подарил ей свою фамилию, я готов был подарить ей весь мир, а она подарила мне сына. Маленького мальчика с чудесными голубыми глазами. Прям как у неё. Я знаю, что для неё Голодные игры. Я помню, как она просыпалась ночами, тяжело дыша после очередного кошмара и как бесцеремонно включая свет во всём доме, шла на кухню за горячим молоком, садилась в кресло-качалку и долго смотрела в пустоту. Я никогда не был против, но в такие моменты я не узнавал свою жену. Что они сделали с ней? Что сделали с ней эти твари?!
После объявления, что в этом году игры будут смешанными, кошмары возобновились. Иногда я просыпался вместе с ней, смотрел, как она запихивала в рот одеяло, чтобы не разбудить малыша и на ощупь, не включая свет, шла на кухню. Она боится темноты. А я не могу ничего сделать.
Я даже не могу представить, как ей сейчас страшно. Я стою по одну стороны сцены среды мужчин, а она - по другую, среди женщин. О чём она думает? О ребёнке, который останется без матери, которого я не смогу воспитать без неё, если её имя вытянут или о том, что может вернуться вновь на арену, что кошмар станет реальностью?
Я стою в толпе и перебираю в руках чётки, читаю молитву одну за другой, прошу Б-га, чтобы всё это прошло стороной. Кроме неё и сына у меня больше никого нет, а самому жутко хочется курить. Достать сигареты и, не взирая на толпу, затянуться. Молитвы успокаивают ровно до того момента, пока не сцену не выходит капитолийка. Я не испытываю к ней ненависти, она просто исполняет свою работу. Волнение захлестнуло меня настолько, что я ничего не слышу, в голове гудит. Я чувствую, как ноги подкашиваются, но Грим, мой старый приятель, подставляет локоть и не даёт мне упасть. Благодарности и молитвы сливаются в одном потоке, но я шевелю губами беззвучно.
Только не она, только не она...
Капитолийка достаёт бумажку и губы её двигаются, но я не слышу ни звука.
Она вообще говорит?
Все оглядываются, ищут кого-то в толпе девушек и женщин, а я смотрю только на неё, на свою любимую. Наши взгляды пересекаются. Никакой улыбки.
Её выбрали?.. - промелькнула мысль, прежде чем я успеваю повиснуть на Гриме, благо его плечо рядом. А затем вижу, как ведут молодую девушку.
Не она. Не она! - мне хочется кричать, хочется вопить, но вместо этого я просто истерично смеюсь. Организм требует сбросить напряжение. Грим странно на меня смотрит, как на психа, мужчины оборачиваются, а я не могу прекратить истерично смеяться, уже стою сам на ногах, хлопая Грима по плечу, и всю ржу, как конь, пока все молча на меня смотрят. Под этот истеричный гогот я и слышу своё имя.
Я даже не понимаю, что это не Грим меня окликнул и даже не старик Шерф, стоящий слева. Моё имя произнесли в микрофон. Внезапно мой смех обрывается на хриплой ноте, словно из лёгких выбили весь воздух. До меня дошла суть происходящего. Моё имя назвали. Моё имя назвали!
Чётки падают из рук. Следом почти падаю и я, но Грим и Шерф успевают взять меня под руки. Шатаясь, я пытаюсь выровняться и встать прямо,  но ноги не слушаются. Ловлю взгляд Гиры. У неё на щеках слёзы.
Нет, не плач, милая, только не плачь, пожалуйста, - мне хочется это сказать, но в горле ком. Как игрушку, меня подхватывают миротворцы и войлокам тащат на сцену, ибо сам я не способен перебирать ногами. Я просто безжизненно висну на них и чувствую, как ботинки загребают землю. Ступени даются нам с трудом. Во мне внезапно просыпаются силы, я вырываюсь, бьюсь в истерике, упираюсь ногами в лестницу и сбиваю с ног одного из миротворцев, он катится вниз на потеху остальным, но уже спешит подкрепление. Кажется, одному из них я лбом расшиб нос.
И всё же меня затащили на сцену. А ещё руки связали и швырнули, как тряпку. Я падаю на колени с перевязанными за спиной руками прямо у ног капитолийки. Она охает не то восхищённо, не то испуганно и забывает спросить про добровольцев. Мы из четвёртого. Должны же быть добровольцы.
Она произносит заученную фразу:
- У пусть удача...
- Добро... - запинаясь тихо произношу я, но меня слышат. Сплёвываю кровь, кажется, мне выбили зуб или просто очень хорошо врезали в челюсть, и безумным взглядом из-под налипших на лицо волос окидываю толпу, - добровольцы, - хрипло повторяю я.
- Ах да, чуть не забыла, спасибо. Есть ли добровольцы?
Добровольцев нет.
Взрослые не хотят убивать детей. Дети боятся не справится со взрослыми, не хотят добровольно вызываться на казнь.
- Ах вы суки! - ору я, поднимаясь на ноги, и едва не лечу вперёд носом со сцены, потеряв равновесие, - предатели!
Больше открыть рта мне не дали и церемонию досмотреть тоже. Её я слушал уже за закрытыми дверями с группой миротворцев, опять же связанный. Хорошая компания.
Через дверь слышу шаги капитолийки, ещё одного трибута и миротворцев. Сейчас нас всей гурьбой запихают в комнату прощаний. Мне не с кем прощаться. Только если тёща принесёт сына. Моя жена ментор, она едет с нами. Даже не знаю кому сейчас хуже: ей или мне. Что сложнее: самому ехать на смерть или провожать туда близкого?
Двери открывают... чтож, посмотрим на девушку-трибута.

Двери открывают... чтож, посмотрим на девушку-трибута.
И я с разу вижу её, молодая девчушка, на вид лет шестнадцати, чьё имя я не могу вспомнить, да и не особо стараюсь. Блондинка, симпатичная. Проходит мимо меня, окружённая миротворцами, а сзади, положив ей руку на спину, идёт капитолийка. Как её там?
Они проходят мимо меня, сидящего на полу с верёвками на руках, а я смотрю им в спины. Я знаю, куда они идут. Комната прощаний. Мне тоже туда пора. Я начинаю подниматься.
- Сиди, - на плечо опускается тяжёлая рука и не даёт мне подняться. Я поднимаю глаза на миротворца.
- Ей, приятель, если ты не заметил, то я трибут и сейчас утекает моё последнее время для прощаний с близкими, родными и всеми желающими, усёк? - огрызаюсь я, дёргая плечом в сторону.
- Разве у тебя было не вполне фееричное прощание на сцене? Ты слишком много натворил, теперь расплачиваешься, усёк?
Я щёлкнул языком о нёба и расплылся в оскале.
- Какие же вы мрази.
Больше я ничего не говорил. Только просидел в холле на плитке не вставая. У меня было время усвоить этот новый урок: не трепыхайся и будешь в шоколаде. К концу времени прощания я даже не знал что на меня нашло на сцене, какого чёрта я сопротивлялся? Сделал только себе хуже. Жаль было только одно: я не успел попрощаться с сыном. Может, оно и к лучшему, он ещё слишком маленький, ничего не поймёт, а мне будет потом сложнее.
Итак, меня зовут Айсем Улотрикс, я трибут четвёртого дистрикта и сегодня утром я видел своего сына в последний раз. Да здравствует Капитолий! Да здравствуют Голодные Игры! Слава тебе, Квартальная бойня!
В поезд меня уже не волокут. Я способен идти сам и с меня даже сняли браслеты. Какая щедрость! Сначала порвать все руки, дать в челюсть, а затем отправить на смерть. Панем, я люблю тебя!
В любом случае, я в поезде. И в этот раз ступени дались намного легче. Легче не столько для меня, сколько для людей в белой форме. Оглядываюсь и присвистываю.
- Не слишком ли роскошно для катафалка? - ухмыляясь, вслух произношу я.
- В Капитолии всё роскошно, - слышу я в ответ. Вот она, стоит, устало смотрит на меня, подпирая проём. Знала бы она, как я рад её видеть. Без слов молча подлетаю и прижимаю её к стене. Вдыхаю запах её волос.
Она! Она! Она! И смех её, звонкий, переливающийся.
- Сумасшедший, - слышу я, и на секунду мне кажется, что нет никаких Игр, что мне всё просто приснилось, что мы дома. Дома.
- Давно. Давно сумасшедший, так давно, - тихо повторяю я и не решаюсь открыть глаза. И всё равно чувствую лёгкое покачивание: чучух-чучух. Мы в поезде. И он везёт меня на арену.

В столовую я вошёл уже абсолютно спокойный и один. Молча прошёл мимо вздохнувшей от чего-то капитолийки, с грохотом отодвинул стул, что эта дамочка поморщилась, а я зловредно улыбнулся, и плюхнулся прямо напротив девчонки-трибута. Щёлкнул языком по нёбу и благополучно сложил руки в кровоподтёках после наручников и верёвки на тарелку. Надо же, капитолийку не вырвало, но рожу она скривила отменную. Не обращая больше ни на что внимание, я уставился на девчонку напротив меня.
Она плакала, - и это была моя единственная мысль. Больше я не думал ни о чём, ни о девчонке, ни об Играх, ни о Жатве. Просто смотрел на неё так, словно там никого и не было. Взгляд замер на одной точке.
Ничего не изменилось во мне и когда вошла жена. Я даже на неё не посмотрел. Мне стало настолько на всё плевать, что я был готов умереть прям сейчас.
- Как поживают мои трибуты, все оправились? Давайте, у нас много работы, - она говорила это весело и непринуждённо, а голос чуть дрожал. Как с детьми. Часто она сопровождает их на поезде такими словами? - в Капитолии нам предоставят лекарство для рук? - она говорила с капитолийкой, но я понял, что имеет ввиду меня, - а пока, Айс, убери руки со стола. Вам обоим нужно поесть.
- Это спасёт кому-нибудь из нас жизнь? Это "поесть"?
- Айс, - устало сказала она.
- Или, может, это поможет какому-нибудь парню из второго? - я чуть поддался вперёд, будто не замечая укора во взгляде жены, - он вспарывает тебе на арене брюхо, - я начинаю медленно с хищной улыбкой, перевожу взгляд с капитолийки на трибута: ну же, девочки, кому из вас первой станет плохо? - бедный, голодный, проводит языком по свежему разрезу, пробуя твою кровь на вкус. А тут бац! У тебя в животе не переваренная булка! Вот так чудо! Теперь ведь можно целый месяц не голодать! Эта булка спасёт этому парню жизнь! - я разошёлся не на шутку, кричу на весь поезд, заглушая возмущения ментора и попытки её остановить меня тонут в моих возмущениях.
- Что "Айс"? - я вскакиваю, с грохотом уронив стул и смотрю на жену, - ну вот что "Айс"? Разве я не прав? Разве мы все едем не на казнь? Очень изощрённую казнь... разве я не прав? - я быстро наматываю круг по столовой и случайно задеваю тарелку с хлебом, стоящую на краю стола. Мигом подлетает безмолвная, стараясь всё убрать, но я хватаю её за руку, жёстко хватаю и не даю это сделать, разворачивая к себе лицом и смотрю в глаза, обращаясь к ней, - скажи мне, разве я не прав?
- Отпусти её, она не виновата. Айсем Улотрикс, немедленно, - Спирагира злиться. Я чувствую это по голосу и медленно разжимаю хватку. Рука, на месте где держалась моя ладонь, покраснела.
- Извини меня, извини, - шепчу я и отступаю назад. Что на меня нашло? С каких пор я стал таким вспыльчивым. Я нервно сглатываю и оборачиваюсь на жену. Она стоит, скрестив руки на груди.
- А теперь оба садитесь есть, - она говорит это таким тоном, что я не решаюсь спорить, и молча, довольно неуклюже поднимаю стул и сажусь на место, - вам понадобятся силы для арены.
Одна из безмолвных заменяет мне тарелку, но аппетита мне это не прибавляет.
- Всё равно скоро все умрём, - бурчу себе под нос я. А в ответ слышу укоризненное женское: "Айс".
- Что? - удивлённо отзываюсь я. По взгляду божий одуванчик, осматриваю стол и неуверенно беру дичь. Отрываю ножку руками и откусываю над тарелкой первый кусок. Пошли все куда подальше, вилки и ножа для меня отныне не существует. Пора привыкать к правилам арены, говорят, там нет даже салфеток. Какой кошмар.

Мясо. Не скажу, что ем мясные блюда не часто. Гира хорошо готовит, а деревня победителей никогда не было обделена продуктами или чем-либо ещё. Покончив с дичью, я принялся за маленькие булочки явно не из нашего дистрикта, пока моё внимание не привлёк фонтан... твою мать, маленький фонтан в поезде, в котором вместо воды... ШОКОЛАД! Вы это видели? Фонтаны с шоколадом! Откуда вообще такая хреновина в поезде взялась? И почему я этого раньше не заметил? Вот чудная вещь. Интересно, по какому принципу работает мотор? Проводов от фонтанчика не отходит, может, батарейки? Или электромагнитное излучение? Солнечная батарея? Принцип сообщающихся сосудов? Стоп, какие нафиг сообщающиеся сосуды? Надо бы его разобрать вечерком и посмотреть...
Пока я размышлял об участи фонтана, моя любимая и дорогая заливалась соловьём. Знает ведь, что когда я сытый, я добрый, белый, пушистый, а главное: я молчу. А ещё прекрасно способен воспринимать информацию. Итак, сейчас как раз лучшее время для информации. К слову, заметьте, я настолько добрый, что даже не стал язвить на выпад девчонки. Пусть чуток повредничает, с таким длинным языком она долго не протянет.
Ничего особо нового для меня Гира и не сказала. Любовь публики, спонсоры, которых нужно всеми силами перетянуть на свою сторону, чтобы выжить, стилисты, призванные создать из нас моделей на радость Капитолия, чтобы мы только могли проехать на колеснице, запряжённой коняшками, тренировки в зале, интервью, для которого нужно придумать удачный образ и отыграть, а потом, ура! арена. Кровавая бойня, возможно какие-то неожиданности, раз это не просто Голодные игры. Одним словом, или Гира сама ещё толком ничего не знает, или бедные дети, которые слушают её. Не будь я её мужем, человек привыкшим, я бы не выдержал слушать все эти прописные истины. Но, должен признаться, дорогая и любимая умела преподнести сладенькое под конец, так случилось и в этот раз. Когда я уже было начал клевать носом, последовал вопрос.
- ... таким образом, мы с Лет можем готовить вас вместе, а можем по-отдельности. Как вам больше нравится? - окидывает нас взглядом и даёт время на ответ.
- Дамы вперёд, - с иронией отвечаю я, бросая взгляд на девчушку. Ну же, красавица, скажи это, я готов услышать самые ненавистные слова в свой адрес.
- Отлично, - как-то слишком бодро говорит жена после ответа девушки, едва не хлопая в ладоши, а я ненароком опасаюсь, как бы меня не забрызгала своим позитивом и энтузиазмом. До сих пор не могу привыкнуть, что это не заразно, - через двадцать минут будут показывать Жатву, вам стоит взглянуть на своих противников. А пока кушайте, дорогие.
- Ага, "приятного аппетита" забыла добавить. Это ж надо так одной новостью весь аппетит испортить, - скаля зубы в улыбке в тридцать два зуба отвечаю я и окунаю дольку апельсина в фонтане шоколада. У меня цель: съесть весь шоколад и забрать фонтанчик к себе в купе.
- Приятного аппетита, - не менее гордо, держась на высоте, отвечает ментор, - и к слову об этом. Хотите выжить - должны слушаться меня и Лет беспрекословно. Это не требование, так, совет. И да, Айс, это твоё, - она берёт с дальнего стола небольшой свёрток и кладёт его прямо перед моим носом, - поблагодари за это Грима.
Я заинтересованно смотрю на бумагу, поднимаю глаза на жену, вопрошая взглядом: а можно ли его открыть здесь? В ответ ни одного запрещающего знака. Отлично. Любопытство - это моя слабость, но вместо этого я поднимаюсь со стула и, медленно вытягивая каждое слово, произношу.
- Ну... Гриму скорее ты сама скажешь спасибо, - оглядываю столовую и, зажимая подмышкой стул, прусь к выходу, оборачиваюсь, и подношу указательный палец к губам: дамы, ни звука, - я-то живым уже врятле вернусь, - ставлю стул у самой двери, а сам, не разуваясь, забираюсь с ногами прямо на мягкую обивку, - хей, ты ничего не хочешь сказать? Ну, например: Айс, дорогой, не вешай нос, я тебя люблю и жду, нет? - оборачиваюсь - жена в замешательстве. А ну да, я же сам просил ничего не говорить.
- Айс, дорогой, не вешай нос, я тебя люблю и жду, - неуверенно говорит она, а я чувствую, что ещё пару минут и она пошлёт кого-нибудь из немых за помощью. Профессиональной медицинской помощью. Представляю, как немая будет объяснять ситуацию. Интересно, на стул тоже полезет?
- А мне так сразу полегчало, - ухмыляясь, отвечаю я и снимаю со стены коробочку - датчик дыма, - прям гора с плеч спала, что кто-то меня ждёт, - одной рукой показываю, мол, подыгрывай, а другой отодвигаю провода и рассматриваю маленькую микросхему. Так и думал...
- Какой же ты вредный, - слышу слова ментора, а сам спрыгиваю со стула, наливаю в бокал первую попавшуюся жидкость, кажется, это шампанское... Шампанское? Они что, думали я праздновать буду? Или это тонкий намёк напиться с горя?
- Я вредный? - наигранно улыбаюсь я и отправляю микросхему с двумя проводками в бокал с шампанским, - ну да, ты права, я вредный. Итак, как давно ты на этом поезде возишь смертников? - я смотрю на жену и вместо ответа, вместо похвалы, что я такой умный-разумный, получаю недоумённый взгляд. Ну вот, мои старания не оценили.
- Вы серьёзно? Никаких: "молодец Айс!", "Красавчик!"? Ну я так не играю. Девушки, это жучок. Штука такая для прослушки. И слушает она ваши разговоры в этой столовой уже не первый год, - я поднимаю бокал чуть ли не над головой и указываю пальцем на микросхему, - видите вот эти маленькие зеленоватые отложения? Это металл начал окисляться, ещё пару лет и жучок выйдет из строя, так что, дорогие сопровождающие и ментор, готовьтесь, если даже потерю связи не заметили, то через пару лет будут обновять приборы.
Давая девушкам обмозговать полученную информацию, я распаковываю свёрток, не жалея бумаги. Ух ты, да тут не только Грим постарался, собирая приданое на арену. Мои чётки, пачка сигарет, зажигалка и фото сынишки. Последнее точно Гира положила. Улыбаясь, как полный идиот, я молча подхожу и целую её, не смотря на все возражения в виде возгласов: Айсем, ты что творишь!
- Хей, что? - оборачиваюсь я на Капитолийку и девчонку, - в отличие от тебя мне не дали возможность ни с кем попрощаться.
Хватая своё небогатое имущество, я отхожу к окну и, приоткрыв его, закуриваю сигарету. Вот чего мне не хватало всё это время. Смотрю на резко пробежавший мимо туннель, а затем на фотографию сына. Красивый малый.